Выбор за украинцами
- Виталий Портников
- 22.12.2025, 11:52
Может ли поступок Брандта повториться в контексте российско-украинской войны?
55 лет назад, в декабре 1970 года, федеральный канцлер Германии Вилли Брандт во время визита в Польшу встал на колени перед памятником жертвам восстания в Варшавском гетто.
Это был шокирующий жест, к которому не был готов буквально никто — ни гости, ни хозяева. До этого ни один политик в мире не позволял себе такого откровенного раскаяния — по крайней мере, в новейшей истории. Немецкое общество по отношению к жесту Брандта раскололось почти пополам, и все же большинство не поддержало этот поступок федерального канцлера. Однако уже через два года возглавляемые Брандтом социал-демократы уверенно выиграли парламентские выборы. Немецкий народ в конце концов признал, что своим неожиданным решением канцлер, убежденный антифашист, который после краха Гитлера вернулся в Германию в форме норвежской армии, спас честь немцев.
Менее известной частью того визита стало подписание Брандтом и польским премьером Юзефом Циранкевичем соглашения, признавшего новые границы Польши, установленные после Второй мировой войны. Так Брандт стал первым послевоенным канцлером новой Германии, отказавшимся от реваншизма и ностальгии по утраченным землям — хотя, в отличие от украинских территорий, на которые сегодня претендует Россия, на этих землях до войны действительно жили немцы. Но Брандт считал, что будущее добрососедство важнее исторической ностальгии. И это при том, что на момент его договоренностей с поляками у ФРГ и Польши не было общей границы: она появилась лишь после исчезновения с политической карты мира Германской Демократической Республики. Так что соглашение Брандта стало документом, важным не только для поляков, но и для будущего немецкого единства, даже если тогда никто о нем и мечтать не мог.
Для меня лично этот поступок Брандта стал своеобразными «воротами в Германию» — как в страну и как в цивилизацию. Я принадлежу к народу уничтоженному. Еще мои бабушки вздрагивали, услышав немецкую речь, — что неудивительно для людей, которые во время Холокоста потеряли родителей и родственников в оврагах Украины. Но смелое решение Брандта убедило меня — когда, конечно, я о нем узнал, — что немцы, которым было стыдно и которые были готовы бороться со злом, существовали всегда. Более того, раскаяние за зло возможно в Германии на государственном уровне, а не только в личных разговорах.
Сегодня же я думаю прежде всего о том, может ли поступок Брандта повториться в контексте российско-украинской войны. Увидим ли мы когда-нибудь российского президента, способного встать на колени в Буче?
У меня есть серьезные сомнения. Российская общественная и политическая культура не признает ни поражений, ни извинений. Брандт прекрасно понимал, что его жест стал следствием не только политического, но и морального поражения Германии и совершенных ею преступлений. Россияне своих поражений не замечают. Не потому, что их не было, — государство, общество, образование и историческая наука их последовательно игнорируют. А если нет ощущения поражения, то нет и раскаяния: за что просить прощения «вечному победителю»?
Кроме того, культ «благого зла» — тоже часть этой культуры. Иван Грозный, превративший Московское государство в деградировавшее гнездо репрессий, до сих пор воспринимается как один из величайших монархов. Туда же — параноик Петр I, закапывавший сотни тысяч людей в болотах Санкт-Петербурга, и, конечно, Сталин. Отношение к Сталину — это вообще проявление какого-то удивительного стокгольмского синдрома. Человек, отправивший на тот свет десятки миллионов россиян (и не только россиян), до сих пор вызывает восхищение. И не надо говорить, что это лишь пропаганда Путина. Даже в советские времена, когда власть пыталась это восхищение сдерживать, «простые люди» в частных разговорах охотно рассказывали, как прекрасно было при «вожде».
Люди, которые терпят зло, направленное против них самих, не способны понять необходимость извинений за зло, причиненное другим. Поэтому Голодомор — «так ведь везде был голод». Поэтому захват Крыма — «он же российский, а крымские татары — предатели». Поэтому большая война — «надо было выполнять Минские соглашения». Поэтому Буча — «инсценировка и спектакль». Стоит напомнить, что именно так в России десятилетиями говорили и о Катыни, перекладывая ответственность за сталинское решение расстрелять польских офицеров на немцев, — и теперь к этой версии постепенно возвращаются.
Россияне не просят прощения. Потому что, в их представлении, извиняются только слабаки и лузеры. Они не извинились ни за один уничтоженный гражданский самолет — даже тогда, когда это было бы выгодно для выхода из дипломатического клинча, например, в отношениях с Азербайджаном. Попросить прощения было бы скорее в интересах Путина, но и здесь он не уступил.
Так что нет — президента России, который сможет встать на колени в Буче, мы не дождемся. В авторитарной России такой лидер просто не сможет «прогибаться», а в демократической — такого президента никогда не изберут. Дело не только в Путине, а в обществе, которое его породило.
Дальше выбор остается за украинцами. После войны — когда бы ни наступил ее финал — можно либо сосуществовать рядом со страной, которая упорно не желает признавать преступления, совершенные против украинского народа, и даже склонна ими гордиться и романтизировать их «как Афган». Либо окончательно отгородиться от нее и признать, что любое примирение возможно только после репараций и раскаяния — и то не сразу.
Я почти не сомневаюсь, что большинство украинцев выберет первый вариант. Но я бы все же рекомендовал второй.
Виталий Портников, «Фейсбук»