Блогер «Серый кот»: В 2020 году силовики боялись, что СИЗО возьмут штурмом
- 1.10.2025, 14:31
Запрос на перемены в Беларуси никуда не делся.
Блогер Дмитрий Козлов («Серый кот») стал известен белорусам во время парламентской кампании 2019 года и акций протеста против интеграции с Россией. Его горячие стримы тогда смотрели десятки тысяч людей.
10 июня 2020 года, еще до «выборов», блогер был задержан вместе с активистами гражданской кампании «Европейская Беларусь» и осужден на шесть лет заключения.
11 сентября 2025 года его вместе с другими политзаключенными выдворили из Беларуси в Литву.
Сайт Charter97.org поговорил с Дмитрием Козловым о событиях 2020 года, лукашенковской тюрьме и протестном потенциале белорусов:
— Я начал видеть почву для протестов с «тунеядских» маршей начала 2017-го года. Уже тогда я понял (собственно, почему и начал вести видеоблог), что в белорусском обществе что-то происходит. Произошли кардинальные и необратимые перемены, которые остановить уже невозможно. Это прочувствовали все. В принципе, тогда и родилась белорусская политическая блогосфера.
Мы подошли к парламентской кампании, когда огромное количество людей выдвинулось в кандидаты. Тогда же была тема студенческих протестов: власть спровоцировала студентов выйти на улицы. Я увидел, что общество стало воспринимать кампанию не как возможность реально изменить «парламент» (все понимают, что этот орган с 1996 года — чистая декорация), а как трибуну для донесения идей.
Можно было напрямую общаться с людьми, видеть срез настроений. Я ходил по квартирам, собирал подписи, можно было почувствовать атмосферу.
Протесты против интеграции с Россией также приятно удивили. Когда Павел Северинец анонсировал у себя в Facebook идею этих протестов, многие критиковали его, говорили: «Ты выйдешь — и максимум соберется человек 50–100, это будет выглядеть жалко». Особенно на Октябрьской площади в Минске, которая сама по себе огромная. Но уже 7 декабря 2019 года на первый митинг пришло больше людей, чем кто-либо ожидал.
Эффект был сильный: 8 декабря, затем 20–21 декабря людей стало еще больше — многие сотни. Все демократические силы тогда объединились, создали оргкомитет по организации акций. Даже пытались вовлечь БРСМ и государственные структуры, чтобы показать видимость единства общества перед лицом огромной империи с Востока. Но, как и ожидалось, власти отказались. Однако эти акции показали важный сдвиг: на митинги вышел совсем другой электорат — люди, которые раньше никогда не участвовали в протестах. Много молодых, много новых лиц.
— Для многих белорусов 2020 год стал временем надежды и борьбы. Вы тогда уже находились за решеткой и не могли лично участвовать в событиях. Как вы переживали то, что происходило в стране, находясь в заключении? Что было для вас самым тяжелым, а что давало силы в те дни?
— Да, совершенно верно. Я только частично застал на свободе процессы 2020 года — это были акции по сбору подписей, которые проходили на Комаровке. Я уже тогда видел, что эффект ошеломляющий, мы знали, что в Беларуси есть огромный запрос на перемены, что люди будут выходить. Мы это понимали, хорошо чувствовали людей, массу народа. С 11 утра до 7 вечера на Комаровском рынке стояла очередь, толпа, сидело 16 сборщиков подписей за Светлану Тихановскую, и они постоянно работали. Некоторые люди по 3–3,5 часа в очереди простояли.
Но потом меня посадили. Я не застал основные события — когда уже были зарегистрированы кандидаты, когда проходили митинги после президентской кампании. Об этом я только слышал. Но новости тогда доходили довольно хорошо. В СИЗО на Володарского слышал, что происходило, читал об этом, волновался, безусловно. С 9 на 10 августа слышал даже шум столкновений недалеко, и в последующие дни тоже удаленно, но было слышно, что происходило. Это даже визуально ощущалось — по силовикам, как они бегали взволнованные, опасались, что СИЗО могли взять штурмом.
В последующем следил за развитием событий, ожидал, что будет происходить со страной, что будет происходить с нами, как дальше будет развиваться дело. Потому что мы были в подвешенном состоянии. Следствие шло, но мы знали, что ничего не совершали, никаких преступлений. Вот это, кстати, и придавало сил: я знал, что сижу исключительно за свои политические убеждения. Поэтому никакой вины у меня не было.
Мне придавала сил поддержка людей: хоть цензура и работала, и не отдавали треть писем, все равно их приходило очень много. Один раз за день я получил 42 письма на Володарке. Это, конечно, невероятно поддерживало. Например, приходит письмо, а там написано: «От улицы такой-то». И в письме 30 росписей разных людей.
— Ваш процесс также проходил за закрытыми дверями. Чувствовалась ли поддержка? Была ли какая-то связь с друзьями?
— Да, в суде мы все находились в одной клетке (Дмитрия Козлова судили с активистами «Европейской Беларуси» и одним из лидеров оппозиции Павлом Северинцем — прим.). Суд проходил с 12 мая по 25 мая 2021 года. Нас всех свозили одну в клетку, мы встречались, спокойно разговаривали, обменивались мнениями, новостями. Адвокаты приходили, приносили информацию. Там мы узнали, например, о гибели Витольда Ашурка, о других политических событиях, которые происходили в то время.
Что происходило на суде? Происходила комедия, происходил фарс. Прокуроры, судьи — прекрасно понимая, что происходит, выполняли свою грязную работу, преступные приказы — фабриковали дело. Судьи отклонили абсолютно все разумные протесты. Из моих видеороликов выдергивали цитаты, я говорил: «Надо понимать в контексте, давайте посмотрим чуть больше». А они: «Нет, достаточно». Все было сфабриковано.
— Что оказалось самым большим испытанием за годы заключения?
— Больше всего волновала неопределенность. Ты не понимаешь происходящего. Когда читаешь о событиях уже в ретроспективе, как о 2010–2011 годах, все понятно. Задним числом все просто. Но когда живешь — история еще не произошла, ты не понимаешь, чего ожидать дальше.
Со временем все больше закручивали гайки, меньше информации доходило. С письмами то же самое: постепенно все отсекли. В итоге уже с февраля 2022 года я оказался фактически в полной изоляции. Только адвокат раз в полгода приезжала. И она уже боялась что-то рассказывать. Что я мог услышать в колонии от других, то и знал.
Держаться помогала вера, осознание своей невиновности, то, как борются белорусы. Когда был «референдум» 2022 года, я слышал о выступлениях людей. Потом — когда война началась. Затем слышал о новых уголовных делах: что кого-то задержали в 2023–2024 годах. Значит, активность есть. Не все закончилось. Белорусов просто силой загнали и заставили замолчать, но это не значит, что у них нет мнения и что они отказались от запроса на перемены.
— Как вы узнали о начале войны в Украине в 2022 году, находясь в тюрьме?
— О начале войны узнал просто по радио. В колонии работали разные радиоканалы, телевидение — конечно, пропаганда. Но тем не менее прозвучало: «Началась военная операция».
О возможности войны говорили и раньше. Но я не верил, что Путин решится на полномасштабную.
— Ваше «освобождение» фактически оказалось насильственным выдворением за границу. Что для вас означало оказаться на свободе, но вдали от родины?
— В полной мере назвать это освобождением я не могу. Свобода — это когда ты сам решаешь. А когда за тебя все решили, когда тебя силой вывезли и депортировали в другую страну, не спрашивая — хочешь или нет, на каких условиях — это не свобода.
Это, по сути, сделка работорговцев: как перекупили раба у другого. Кто-то предложил цену, выкупил — и все. США посодействовали нашему освобождению. Но выражать благодарности, ощущать себя свободным я не могу. Потому что режим посадил новых людей. За наше освобождение заплатили дорогой ценой. Это не жест доброй воли.
— Что бы вы хотели сказать белорусам сегодня?
— Хочу белорусам сказать, чтобы не отчаивались. Буквально несколько дней назад я провел стрим в Вильнюсе: у меня всего 115 подписчиков, а посмотрели 10 тысяч человек. Это говорит о том, что основной запрос идет из Беларуси.
Люди смотрят — значит, чего-то ждут, белорусы еще верят. Думаю, что это обязательно приведет к позитивным последствиям.
Хотел бы сказать белорусам, как действовать: быть осторожными, беречь себя. Потому что режим Лукашенко лютует. Как говорится, самое темное время перед рассветом. Они пытаются максимально запугать, задавить любое мнение. Но люди на это не ведутся. Мы видим — ни те, кто освобождается из тюрем, ни те, кто остается в Беларуси, не сломлены. Очень многие ведут себя бодро, игнорируя риск. Иногда слишком неосторожно — но все равно это вызывает восхищение. Я верю в наших людей.